Пробы Лирика, амфетамин Рейкьявик
Мы занимали часть квартиры в доме с галереями, но, озираясь, держались замкнуто и семейно, приходя в себя после стольких опасностей и потрясений. Накануне он продал чужие железные ворота, и, когда покупатель приехал на подводе, чтобы увезти их, нашёлся истинный владелец В этот момент по одному, по два начали рваться заряды, с паузами паля куда угодно, и в нашу сторону тоже, — вот поблизости упала сражённая ветка. Полыхнуло пространством аж до рыжих колонн Василеостров-ской стрелки, вспыхнула восклицанием игла Петропавловки — сколько ангелов может поместиться на её острие? А до ближайшего озера и до впадающей в него реки надо идти и идти. Власть в городе испарилась, поезда не ходили. Потрясённые, зрители разбредались по домам, не в силах удержать в секрете распирающую их сенсацию. Больше я не жалел о школе. Неловкое движение, и балансирующий Сергей всё-таки удержался, а я полетел вниз. Я, хотя и в ужасе за свою жизнь, встал-таки преградой, сумел загнать пса обратно в гостиную да и захлопнул дверь. И воспитательница, по безжалостному и неблагозвучному прозвищу «Клизма» она же преподавала у нас литературу , и историк, бывший энкавэдэшник, а в тогдашнем времени школьный «парткомыч», прямым текстом убеждали: — Не вступите в комсомол — не видать вам вуза как своих ушей! Стоило стереть пыль, как доска засверкала самоцветными квадратами — не черно-белыми, а малахитовыми и яхонтовыми.
Редакционная коллегия: Адилова Л.Ф. – д.п.н., профессор, Москва, РФ. Brussig B. – член немецкой ассоциации журналистов, Берлин, ФРГ. Неделя не задалась. Алиса сказала: «Да пошел ты!» — и вышла из комнаты. Алиса сказала: «Мы смотрим в разные стороны!
Нет, бывали моменты и повеселей. Пантелеич тоже благоволил нашей дружбе, но по-своему. Весной обмен письмами и посылками с Ленинградом участился: мать посылала мне тетради и учебники. И вот, на полном серьёзе, я был отряжён в разведку. Я — в возрасте отца на тех фотографиях тридцатых годов. Этот одессит был в своё время матросом парусного фрегата «Товарищ», в войну возил на «опеле» боевого генерала, а после стал таксёром.
Дмитрий Бобышев. Человекотекст
Однако фальшь плакатного фасада была очевидна, она кислотой обрызгивала мои молодые инстинкты, за фальшью угадывались корысть и сила, но то, как они действовали в реальности, было неведомо. Наталья Горбаневская, набиравшая книгу, так объяснила издательское своеволие: «Бобышев — это имя, а Мещеряков — никто». Литературу я презирал. Между тем, кроме новорожденного Кости, у мамы была шестилетняя Таня, двенадцатилетний я, престарелые родители, научная работа и теперь ещё привыкший к бегу, как отчим к куреву, гончий пёс среднего возраста, которому, между прочим, должен был вариться четвертый обед, после всех нас В этот момент рванул еще один заряд, на этот раз последний. Однажды, вернувшись с ним домой, я привязал его, как обычно, к ручке буфета, но не успел повернуть ключ. Тогда коричневая макаронина взлетала, как ракета, вертелась в воздухе, беспорядочно двигаясь, и могла влепить огнём в лицо или в крышу сарая. Я поздоровел, подрос, стал неплохо учиться, и только отсутствие тщеславия и тяги к верховодству мешало мне пробиться в отличники. Между тем старик биолог и в самом деле вызывал сострадание и насмешки: он всерьёз верил, что за его селекционное открытие ему вот-вот дадут Сталинскую премию. Ничего, кроме новых тетрадей, он не мог найти, но и это его удовлетворяло. Я его поджидал, стоя напротив Суворовского музея, который был построен как часовня с двумя приделами. Тут же зазвенели комары.
Взрослые предполагали, что немцы скоро будут бомбить индустриальные цели и бомбы посыпятся не только туда, но и на наши головы. Их окружала могучая дубрава. Тут его мать останавливала. Дед был бессилен что-либо сделать, мы ждали самого худшего. В другие дни переростки изощрённо бесились, ища хотя бы символического удовлетворения.
Второго плавунца мальчик ловит рукой, и, когда он доставляет жука в неволю, тот, пребольно цапнув его за палец, исчезает в волне, и сквозь брызги и слезы малыш видит, как у его первого невольника вдруг раскрываются на глянцевой спине крылья и тот взмывает в голубизну. Миг — и мир наполнился болью и воплями. Наконец-то, — объятия! Но улица во многом сохранилась ещё такой, какой она была при нём: булыжная мостовая «корытцем», широкие каменные плиты тротуаров вдоль решётки сада, где когда-то, потно вея одеколоном, проходил символист с горячими глазами на одутловатом лице, окруженном золотыми кудряшками бороды и шевелюры. Чувствовался нарядный и небрежный, почти щегольской характер города, как бы забывшего о большой войне. Но, слава Богу, не появился, не подтолкнул, а инстинкт оказался прямей и крепче: делай-ка лучше зарядку и купайся в холодной воде!
Литературные дневники / Стихи.ру
Улица была та же, упирающаяся в Неву, выход к которой был заперт тупиком водонапорной башни — причина многих несчастий только что миновавшего блокадного времени. Дядя Тим, о котором я скажу позже, вернувшись из Америки, пригласил свёкра для обустройства московской квартиры и как-то раз повязал тому американский галстук, надел свою шляпу да и наснимал нашего краснодеревщика «Кодаком». Мы с Талей занимались, когда оба хотели и сколько хотелось. К тому же его приятель Владик Милорадов, рослый приветливый малый, чей отец состоял водопроводчиком в том же ведомстве, открыто взял меня под свою защиту, и тут уже обидчики отступили. Были видны заиндевелые липы, белые решетки балконов и дворовых ворот. Вышедшему вперёд давалось пять названий и пять секунд на нахождение каждого на карте. Одна из них, которую я не терпел за фальшивые интонации, взаимно невзлюбила меня. Но, уже добравшись до разноспрягаемых глаголов, я, и не запоминая их, стал выводить верные окончания и свои штудии бросил. Он не был фантастом и футуристом, в форме ценил пропорции и функциональный смысл, и некоторые из его идей, запомнившихся мне, я гораздо, гораздо позже находил осуществившимися в Чикаго и Торонто. Дело в том, что Толина бабушка порой подменяла свою подругу — контролёршу Мариинского театра и могла пропустить нас на спектакль бесплатно. Науки сами по себе не увлекали — я не понимал, чем может, например, увлечь арифметика, хотя и слышал об удовольствии щёлкать задачки, как орехи. Странное дело: отчим был всё-таки директор завода, мать — научный сотрудник, а питались мы как-то голодновато: пшенная каша с сахарином воспринималась как деликатес. Впоследствии это оказалось враньём.
Василий Константинович ко всему этому не притрагивался и дичи не ел, но мечтал об истинной охоте с загоном и травлей. Вот тут-то, именно в этот момент жизни, должно быть, и завязываются однополые связи у растущих и томящихся подростков, тут-то бы и появиться искушённому «педагогу» — просветить да и подтолкнуть одного к другому: сразу же и получилась бы «голубая» пара. Что он будет ловить им — не звёзды ли с неба? Мы занимали нижний этаж дома с выходом на круглый хозяйственный двор с сараем и пристройками, в глубине был старый фруктовый сад с остатками фонтана. В этот момент заговорило радио на стене. На нём белая гимнастерка, перекрещенная наискось портупеей и белая фуражка.
Аннотация. Для реализации взаимодействия с пользо- вателем в системах дополненной реально- сти применяются различные виды меха-. В сборнике представлены научные статьи членов кафедры русской литера- туры и магистрантов Белорусского государственного университета, сосредоточив-.
Через несколько минут выражает досаду опять, но не на меня, а на себя. В большом клане Павловых происходили и другие перемещения. Скоро вывелись гусеницы, которым потребовался свежий лист, — и вот все, кто могли, отрядились на добычу. Географ гигантски шагнул, распахнул дверь и за шиворот втащил внутрь ошеломлённого семиклассника, грозу малолеток. Братанья, гулянья, прощанья со мной заполнили дни перед отъездом. Теперь этот винтик казался утерянным навсегда. Дед лезет в свой узел и достаёт то единственное, что он захватил с собой: молоток, плоскогубцы, клещи.
Но школьную форму — ни-ни Сам он был откуда-то из-под Полтавы, солдатом побывал и в Австрии, и в Манчжурии, с семейством кочевал по южным окраинам Империи, пока не осел в Мариуполе с тремя дочками. А может быть, предпоследний? На нём белая гимнастерка, перекрещенная наискось портупеей и белая фуражка. Наоборот, рушились авторитеты, колебались устои.
Однако неизменно первого декабря, в день рождения старшего сына Александра а у них ещё были средняя сестра Жанна и младший Андрей, — семейное сходство переходило в каждом из них от отца к матери , он выкатывал откуда-то из-под сено-солом свежий арбуз, и это всякий раз было сенсацией среди сугробов и зимней тьмы. Неловкое движение, и балансирующий Сергей всё-таки удержался, а я полетел вниз. Тут же зазвенели комары. Его скруглённый угол со смотрящими во все стороны окнами возвышался на все этажи дома и выглядел башней. Все семейство сидит на узлах у ворот встревоженной станичницы, размышляющей: пускать нас на ночлег или не пускать.
Пробы Лирика, амфетамин Рейкьявик
У них родился Серёжа, первый из нового поколения большой семьи Павловых. На Таврической улице продолжение Не всё ладно было в «Датском королевстве» напротив Таврического сада. Пора за учёбу, тем более что и Сергей уже записан в ту же городскую школу. Например, сидящий впереди меня Чесноков, наклоняясь к Максимову, сообщал ему о свидании с девицей накануне. Выходил хор, стучал о покатый пол копьями. Около места происшествия стали скапливаться зеваки. Если он совсем ничего не находил, мне бывало плохо. А порой, бледнея, гремел даже чем-то своим, тоже нараспах преданно-идеологическим, про партийную чистку Более того, всей остальной жизни мне не хватило, чтобы привыкнуть к недобровольно выбранному имени. Какой-то витальный стимул во мне тогда пропал. И опять: — Что с тобой? Сигнал — и, разбежавшись, первым прыгал именно туда кто-нибудь потяжелее. До последних дней он курил, сначала набивая папиросные гильзы табаком, смешанным с махоркой и приправленным для запаха зубным эликсиром, а затем перешёл попросту на ментоловые сигаретки с мундштуком.
Немногие счастливцы усаживались за свои парты. Вдруг вырывался из ямы полузабытый оркестр, и словно в укор широкогрудым певцам из-за кулис неслись вихрями смелые полуобнаженные тела. Красная звезда все еще виднелась на хвостовом оперении. Кол с минусом. Литература заговорила со мной с глазу на глаз позднее, пока она лишь забавляла или разнюнивала, уносила во времена и пространства или возвращала в мелочную ерунду, а больше — просто фальшивила. Я с любопытством разглядывал вороненый ствол оружия, патроны, вынутые из барабана, туповатые наконечники пуль, курок, рукоять.
Расхлябанно дребезжа, автобус огибал ограду Таврического сада и гнал вдоль улицы Чайковского Указка делалась им собственноручно из рулона бумаги от фотоплёнки и швырялась в класс: — В кого попадет, тот будет первый! Но однажды отчим, уехав на весеннюю охоту куда-то за Райволу Рощино , допоздна плутал по лесам, пока не вышел на какую-то деревню да и заночевал там. После долгого пути по дикому лесу мы вышли, наконец, в осинник, смешанный с березняком. На их отрочество пришлась Гражданская война, город переходил от атамана к атаману, но все они благополучно подросли до девиц и уехали на учёбу в Ленинград, да и повыходили там замуж. Но вот объемистая папка с чем-то, меня касающимся. Возил туда трамвай-однопутка, подолгу ждавший на остановках встречного, а добравшись, все располагались на целый день — пляжный солнечный день, как остановленное мгновение, растянувшийся в памяти на всё мое довоенное детство. И завтра ты получишь от неё письмо. Толя ретировался, и моя минутная храбрость исчезла. В моем отце, в общем-то русском, видимо, было подмешано что-то татарское, и на некоторых из оставшихся фотографий эти черты видней, а с годами они стали проступать и в моей внешности. Он не был фантастом и футуристом, в форме ценил пропорции и функциональный смысл, и некоторые из его идей, запомнившихся мне, я гораздо, гораздо позже находил осуществившимися в Чикаго и Торонто. К соседскому инжиру, молодому, но раскидистому, примыкал с нашей стороны изгороди куст роз.
Он должен был со дня на день нагрянуть с проверкой — так предупреждали нас всеведущие модницы. Ясно, что купаться там было негде, и все ездили вбок за тридевять земель на чистые пляжи. Полыхнуло пространством аж до рыжих колонн Василеостров-ской стрелки, вспыхнула восклицанием игла Петропавловки — сколько ангелов может поместиться на её острие? А происходит вот что: войдя с улицы через калитку, двор пересекает необычный посетитель в военной форме. На концертах самодеятельности звучал литмонтаж о семье социалистических народов, объединяемых великим именем. То были дачи, из которых природа уже, по существу, ушла, заменившись подсобными хозяйствами. Но — прощай, Тбилиси! Ещё один сердечный «ах! А вот из пародии на «Евгения Онегина» он процитировал целую строфу, и каждый из нас мгновенно запомнил её наизусть: «В трамвай садится наш Евгений Наш Дадико попросту уходил в бега и, возвращаясь в сумерках домой, поглощал огромное количество чуреков, испекаемых Бацией, а затем снова исчезал. А днем — исковерканные танкетки стоят посреди авторемонтной части. Катали там подвижные блестящие шарики, баловались ими. Немногие счастливцы усаживались за свои парты. В поздний час ночи, стоя в темноте у двери, я увидел её лицо, освещенное луной сквозь боковое окно прихожей, и в этот момент контуры вновь сошлись, я ощутил, что я в эту минуту — мой отец, вместе с острой и глубоко благодарной радостью. Долго хворал дед, и на глазах распадалась связь времен.
Журнал «Переводчик» знакомит читателей с информацией Союза пере- водчиков России и Забайкальского регионального отделения СПР, новыми пере-. Мы все знаем, что писатели и фольклорис- ты – неустанные кузнецы духовной основы жизни и от актива деятельности зависит здоровье и будущее наших народов.
Пробы Лирика, амфетамин Рейкьявик
Там я и появился на свет, в больнице на берегу греческой речки Кальмиус, впадающей в Азовское море, — близ мест, связанных как с неудачной кампанией новгород-северского князя, так и с началом «татарского ига». Она распаляла хворост в очаге, одновременно замешивая кукурузное тесто и заполняя им глиняные сковороды-тарелки, составляла их с крышками в пирамиды и устанавливала среди жарких углей, пока тарелки не раскалялись докрасна. Дождавшись следующего зазора, наш пикап шмыгнул через шоссе, и вновь ревущие колонны сомкнулись на большаке. Однажды я пустил записку по классу, чтоб помогли. Отчим г.
В другой раз это пришло, когда я, наоборот, прощался после свидания с другой женщиной — может быть, самой красивой в моей жизни. Арбуз передается мне, я несу его потными ладонями, пока он не выскальзывает Если он совсем ничего не находил, мне бывало плохо. Там была знакомая флотская кобура на удлиненных ремнях и массивный браунинг в ней. Наконец, набиралось полкласса участников. Теперь ты — Бобышев, у всех нас одна фамилия, и называй меня уже не «дядей Васей», а папой. Скоро двух сладких фиг стало недоставать у соседки, затем четырёх, и наконец она сама выбежала с кочергой из дома
Пробы Лирика, амфетамин Рейкьявик Последствия «четвертого обеда» были размазаны по паркету волочащимся ящиком и посыпаны осколками вазы И вдруг из предпоследнего ряда шумно восстала фигура некоего до сих пор непримечательного Семёнова. Однако при Хрущеве я не раз подменял нашу Феничку в километровых очередях за мукой или хлебом, и тут уж виноватили все «кукурузника». Отбежали на расстояние, чтоб только видеть происходящее. Мать тоже не рисковала даже заглянуть в комнату, откуда доносился отчаянный лай, гром волочимого ящика, звон разбиваемых стекол, будто там бушевала пьяная горилла. Мы занимали нижний этаж дома с выходом на круглый хозяйственный двор с сараем и пристройками, в глубине был старый фруктовый сад с остатками фонтана.
лирика, а также композиторское преломление разнообразных жанров не только якутского музыкального фольклора, но и мелодики народов Севера.
Раз, два, три Братанья, гулянья, прощанья со мной заполнили дни перед отъездом. После азартного бегства о еде ещё не вспоминается, но жажда чувствуется всё сильней. Недавно восстановлен лифт, при нем сидит толстая смотрительница, завтра она будет фигурно докладывать нашей Фене: «А ваш-то вчера — и идёт, и идёт Я слежу: что сделает отчим — накажет? Улица была та же, упирающаяся в Неву, выход к которой был заперт тупиком водонапорной башни — причина многих несчастий только что миновавшего блокадного времени. Однако неизменно первого декабря, в день рождения старшего сына Александра а у них ещё были средняя сестра Жанна и младший Андрей, — семейное сходство переходило в каждом из них от отца к матери , он выкатывал откуда-то из-под сено-солом свежий арбуз, и это всякий раз было сенсацией среди сугробов и зимней тьмы. Он должен был со дня на день нагрянуть с проверкой — так предупреждали нас всеведущие модницы. Эта книга не только об архитектуре, она — о личности, живущей в системе одних и тех же ценностей, но в двух мирах — реальном и художественном. Цикл был закончен, коконы сданы, стеллажи разобраны. Мне читали также «Что я видел» Бориса Житкова, а я рассматривал иллюстрации — это была энциклопедия тогдашней цивилизации: паровоз, трамвай, танк, «чудо-лестница» в метро, регулировщик на перекрестке. И вновь дела плохи. Когда, опять-таки позже, я читал записки Фрэнка Ллойда Райта, я понял, что и отец их читал — да ещё как! А вот вдруг — невиданное: кто-то натащил в класс ртути да и раздал щедро одноклассникам.
Деньги тогда не значили ничего, хотя и наполняли своими условностями людские отношения, даже между детьми. То был благородный лавр. Эта книга не только об архитектуре, она — о личности, живущей в системе одних и тех же ценностей, но в двух мирах — реальном и художественном. Это осталось моим последним воспоминанием о нём, через год с небольшим погибшем от недоедания, болезней и, думается мне теперь, от отвращения к жизни во время ленинградской блокады. Ёлкин догадался записывать.
У них родился Серёжа, первый из нового поколения большой семьи Павловых. Я приезжал к ним на весь остаток дня и до позднего вечера. Я с негодованием отказывался от еды. Или — нечто экзотическое, не лезшее ни в какие ворота: — Баобаб африканский или шоколад американский? Миссия моя скучна, куплеты пошлы. Георгий Федорович дядя Жора в нём души не чаял — отчим выручил тёпинского отца из тяжёлых обстоятельств читай — политических Ёлкин догадался записывать. В неизменный послеполуденный час этот склад бомбили. Словно пыльные хлопья, из рупора полетели уныло-грохочущие слова, смысл которых до меня не доходил, но ощущение беды пришло незамедлительно. Это осталось моим последним воспоминанием о нём, через год с небольшим погибшем от недоедания, болезней и, думается мне теперь, от отвращения к жизни во время ленинградской блокады. И завтра ты получишь от неё письмо. Так мы и разговаривали В следующем году она вышла как первая книга Димитрия Бобышева. Раз, два, три
Языковое и культурное разнообразие в киберпространстве. Сборник материалов III Международной конференции (Якутск,. 28 июня – 3 июля г.).
Она стала нашей домработницей, то есть нянькой трём детям, привязавшись особенно к младшему Косте, была кухаркой, уборщицей, прачкой, прислугой всем и за всё, пилила дрова, окучивала на даче картошку, солила грибы, шинковала капусту, потрошила и чистила лещей, стояла в очередях, гладила рубашки, резала, когда надо, правду-матку в глаза, отмачивала порой деревенские афоризмы, а случалось, и давала денег взаймы. Поезд всё-таки подошел, и нам разрешили, при условии, чтоб никто не высовывался, занять часть вагонной мастерской на колесах. Седой чудак Семён Сергеевич, учитель биологии, хотя и не одобряя последователей Вейсмана, вдруг поддержал теории самого основоположника, моравского монаха и ученого, и долго чертил на доске генетические схемы. Однако фальшь плакатного фасада была очевидна, она кислотой обрызгивала мои молодые инстинкты, за фальшью угадывались корысть и сила, но то, как они действовали в реальности, было неведомо. По содержанию то была смесь благоразумных житейских советов и каких-то ветеринарных правил, но все, лишь сначала подхихикнув, слушали далее разинув рты и не проронив ни звука. Отчим азартно запевал Бетховена: Налей полней стаканы. Вернувшись, он объявил: — Народный артист попросил прощения за случайно сорвавшееся выражение. Хозяйки угощали его истово, с суеверным восхищением и ужасом. Он был немногим крепче меня, но вдвоём мы уже представляли какую-то силу. Правое крыло сохранилось, не облетела и мозаика в парчёво-розовых, белых и зелёных тонах: «Отъезд Суворова из деревни на зимнюю кампанию».
Или — та самая «дача Горького». Помню, как я в последние годы ленинградского житья стоял у Таврического сада на Кирочной, напротив Суворовского музея, в унылом ожидании 1-го автобуса, чтобы ехать к себе на Петроградскую сторону, и некая полупьянь пристала ко мне: — Ты кто, татарин? Выходил хор, стучал о покатый пол копьями. Он препотешно скакал по ступенькам крыльца, изредка посыпая его орешками, — вот ещё один товарищ для забав. Пантелеич тоже благоволил нашей дружбе, но по-своему. Бабушка уже была слаба, а наёмные няньки, порой совершенно ведьминские, перестали являться в наше сложное семейство. Язык тогда казался мне текучим, прозрачным набором правил — не без подвохов и омутов, которые можно, впрочем, плывя, одолеть интуицией или догадкой. Так оно и было. Это была круглая жестяная коробка, в которую дед складывал запасные части и прочий механический хлам. Старые черёмухи стояли в цвету от вершин до земли. Но мы теперь стали и приоритетной мишенью для охоты с воздуха. Неизбежное произошло в конце пятидесятых: отвалилась какая-то часть футболиста и вместе с фрагментом лепнины рухнула на головы прохожих, убив одного и поранив двух. Это было спасение. Туда попала даже не бомба, а связка торпед, нацеленных на водокачку, впрочем, так и не пострадавшую.
Пробы Лирика, амфетамин Рейкьявик: онлайн продажа гашиш, кокаин, мефедрон, амфетамин, героин, Марихуана шишки и бошки.
Там же, вдали, — Домик-музей Петра, Дом политкаторжан, мечеть Какая-то маленькая фигурка имитировала перемещения героя и все его похождения, но всё это было не важно. Я был утешен лишь тем, что после этого случая она больше у нас не показывалась. Накануне он продал чужие железные ворота, и, когда покупатель приехал на подводе, чтобы увезти их, нашёлся истинный владелец Но автобус подпрыгивал, и сердце сладко кувыркалось в груди: это мы проскочили Прачечный мост — гранитную загогулину совершенных пропорций над истоком Фонтанки. Один уже есть!
Уж как он мне выворачивал руки Меня занимали животные, и я увлекся этим времяпровождением — как оказалось, совсем не идиллическим. Пойди, покажи там, в комнате у Бации. Но проходил день, другой Или — нечто экзотическое, не лезшее ни в какие ворота: — Баобаб африканский или шоколад американский? Это было спасение. Я лейтенанта ищу. По содержанию то была смесь благоразумных житейских советов и каких-то ветеринарных правил, но все, лишь сначала подхихикнув, слушали далее разинув рты и не проронив ни звука. Но стала она какой-то особенно показательной — местом для посещения делегаций например, деятелей народного образования братских народно-демократических стран и, что особенно было важным, подчиненной не районному, а городскому начальству. Лишь дважды, значительно позднее, я ощутил свое совпадение с отцом, словно один невидимый контур сошёлся с другим, и оба раза это было связано с женщинами. Дед выпивал рюмку-другую.]
Многие вылили её в желобки парт, предназначенные под перья. Мы занимали нижний этаж дома с выходом на круглый хозяйственный двор с сараем и пристройками, в глубине был старый фруктовый сад с остатками фонтана. На днях должно было ей стукнуть шестнадцать. А тут вдруг открылся клуб за три дома от нас. После смены блюд отчим переходил на стихи, читал что-то ораторское из Маяковского: Разве это м;лодежь? Развели костёр, заряды побросали в огонь.